Основной движущей силой комплекса Эдипа-Электры является борьба ребенка с отцом за обладание матерью. Под «обладанием матерью» здесь имеется в виду отнюдь не сексуальное обладание; стремясь отнять мать у отца, ребенок стремиться к восстановлению с ней состояния утробного единства, в котором только и возможна реализация его собственной конечной причинности в мире.

В работе «Субъект, как объект психологического исследования» я останавливался на том, что существование субъекта в мире обусловлено априорным противоречием между его природой и отсутствием предзаданных способов ее реализации. Разрешить данное противоречие помогает бессознательное восприятие мира в качестве материнской утробы; воспринимаемый таким образом мир не кажется субъекту опасным и непредсказуемым, и он может чувствовать себя в нем хозяином. Конечно, данное состояние, в определенном смысле, искусственное, но только в таком искусственном контексте психика человека работает нормально, что позволяет ему справляться с реальными проблемами.

Можно сказать, что позитивность мышления субъекта базируется на бессознательном допущении, которое звучит примерно так: «мир таков, каким я его вижу», или «я понимаю мир правильно», или «мир таков, что я могу быть в нем хозяином». Субъект с нормальной психикой живет в мире, так как будто он может быть его хозяином, ему в голову не может прийти, что его благополучное возвращение с работы домой, по сути, случайность, которой может и не быть.

Возможностью бессознательного восприятия мира в качестве материнской утробы является обладание матерью, которая представлена в психике субъекта в качестве синтонного ему инструмента реализации своей конечной причинности. Основанное на пренатальном периоде развития, когда утроба матери, действительно, была «добрым» миром, обладание матерью обеспечивает ребенку уверенность в себе; соответственно, потеря матери означает для ребенка потерю инструмента реализации своей конечной причинности в мире и сопровождается сильнейшим психическим дискомфортом.

Представляется верным, что именно предощущение ужаса самостоятельного существования в нематеринском мире заставляет ребенка бороться за мать, являясь, таким образом, движущей силой формирующей комплекс Эдипа (Электры).

Борьба за обладание матерью определяет комплекс Эдипа (Электры) дважды.

•Первый этап борьбы ребенка за обладание матерью. Первый раз, ребенок борется с отцом за обладание матерью.

Форма борьбы с отцом у девочки и у мальчика разная, но цель одна. Девочка, предлагая себя отцу в качестве жены вместо матери. «Возьми меня и люби меня, зачем тебе мама, - как бы говорит дочка папе, - я ведь лучше ее. Я буду тебе женой, буду ухаживать за тобой и даже буду спать с тобой, а маму оставь мне». Мальчик предлагает себя матери в качестве мужа вместо отца. «Зачем тебе отец, я буду тебе вместо мужа, - как бы говорит сын матери, - я буду за тобой ухаживать как отец, я могу и спать с тобой. Оставайся со мной, и ты увидишь, что я лучше, чем отец».

Ведя борьбу за мать, ребенок оперирует своим  наличным опытом. По-другому, собственно, быть и не может, каждый человек может оперировать только своим наличным опытом. В подавляющем большинстве случаев, в наличном опыте ребенка отсутствует сексуальный опыт, говоря «сексуальный опыт» я имею в виду - коитус; даже увиденный половой акт ребенок не в состоянии понять адекватно, его наличный опыт не позволяет этого сделать. Потому, предлагая матери заменить собой отца, в том числе, и в ее постели, мальчик имеет в виду только свое представление о том, что есть отец для матери. Аналогичная схема справедлива и для предложения девочки; она готова быть отцу женой в пределах своего представления о том, что есть жена.

Здесь необходимо сделать крайне важный акцент, для понимания закономерности формирования комплекса Эдипа (Электры): обязательства которые берет на себя ребенок перед родителем, автоматически меняются в соответствии с изменением его представления о функциях мужа (жены). И, как только, в его представление о взаимоотношении полов входит секс, его обязательства перед матерью, соответственно, расширяются; мальчик понимает, что он должен доставлять матери и сексуальное удовольствие, раз уж он подписался быть ей мужем. Аналогичным образом меняются и обязательства девочки перед отцом. Данное расширение обязательств является основой формирования инцестуальных фантазий, вытеснение которых из сознания определит второй этап формирования комплекса Эдипа (Электры).

•Второй этап борьбы ребенка за обладание матерью. Второй раз борьба за обладание матерью разворачивается в виде борьбы ребенка с мыслью (!) что он хочет секса со своей матерью.  Данная мысль держится на инцестуальных фантазиях и борьба с мыслью состоит, собственно, в вытеснении инцестуальных фантазий из сознания. Заблокировав инцестуальные фантазии в бессознательном, субъект лишает мысль опоры, и она перестает его беспокоить.

Мальчик борется с мыслью о желании секса с матерью по следующим причинам: во-первых, чтобы мать не превратилась в сексуальный объект, и, во-вторых, чтобы отец не превратился во врага окончательно, перестав, соответственно, быть мальчику материнской опорой.

Девочка борется с мыслью о желании секса с отцом по следующим причинам: во-первых, для того, чтобы мама не превратилась в женщину-соперницу, причем неудачную, и, во-вторых, чтобы отец окончательно не превратился в мужчину, перестав, соответственно, быть ей опорой по типу материнской.

Вытеснение инцестуальных фантазий, по сути, является борьбой с ними. Очень непросто человеку держать инцестуальные фантазии в бессознательном состоянии. Для того чтобы вытеснить их из сознания необходимо перманентно прикладывать немалое усилие, причем, успех вытеснения обусловлен еще и наличием эффективного способа вытеснения. В этой связи встает вопрос о желательности инцестуальных фантазий для человека. Если бы, наряду с неприятием инцестуальных фантазий, не было бы факторов притягивающих субъекта к ним, необходимость их вытеснения отпала бы сама собой, зачем бороться с желанием, которого нет. Теперь обо всем этом по порядку.

1. Мысль о желании секса с матерью, наполненная инцестуальными фантазиями, меняет представление о матери, а значит, меняет и саму мать, так как мать, строго говоря, есть соответствующее представление. Представив мать в виде сексуального объекта, мальчик теряет мать, получая вместо матери женщину.

Мысль о желании секса с матерью возникает после появления инцестуальных фантазий, являясь напрашивающимся утверждением факта их наличия. «Женитьба» мальчика на матери, если не вменяет ему в обязанность секс с ней, то предполагает данную возможность, и, таким образом, подготавливает место для инцестуальных фантазий. Как только возникает желание секса с женщиной вообще, таковой сразу становится «жена» мальчика, то есть, его мать, как наиболее доступный объект.

Возникновение инцестуальных фантазий обязано появлению у ребенка представления о сексуальных отношениях с женщиной; именно данное представление трансформируется в инцестуальные фантазии. Очевидно, что если данным опытом является некая «первосцена», то мальчику сложнее разрешить эдипов комплекс, так как увиденное в родительской спальне обуславливает импринтинг именно матери в качестве сексуального объекта. Сложно сказать, насколько редким является вариант «первосцены». Этот опыт может быть достаточно распространенным, особенно, если учитывать, что «первосценой» не обязательно должен быть открытый коитус. «Первосценой» может быть и разрешенная в социуме прелюдия к коитусу, каковой является, например, эротический поцелуй. Наблюдаемый мальчиком поцелуй, и в реальности и в представлении мальчика, предполагает развитие, итогом которого является полноценный коитус.

Нельзя исключить и опосредованный опыт сексуальной жизни в качестве причины появления инцестуальных фантазий; сначала появляется опосредованный опыт сексуального общения с женщиной, а потом он переносится ребенком на мать. Таким опосредованным опытом может быть: устное творчество товарищей, печатное слово или визуальной продукции соответствующего содержания. Этого может быть достаточно, для того чтобы спровоцировать инцестуальные фантазии. Напомню, что к моменту появления первых сексуальных фантазий ребенок уже «женат» на матери, или находится «за мужем» за отцом; данный фактор обуславливает превращение отвлеченных сексуальных фантазий в инцестуальные.

2. Разбирая закономерности формирования структуры комплекса Эдипа (Электры) необходимо отметить важную роль отца в адекватном разрешении основного противоречия существования субъекта в мире. Родительская забота отца позволяют ребенку идентифицировать его с матерью. Мать, как символ приятия ребенка миром, получает расширение в виде отца, усиливая, таким образом, уверенность ребенка в своих силах. Особая ценность данного расширения состоит в том, что отец является ребенку Другим, то есть, отличным от него человеком, тогда как мать является внутренним психическим объектом, ребенок не дифференцирует ее от себя; возможность расширения материнского символа на другого дает ребенку дополнительную уверенность в том, что мир готов быть ему «матерью».

Данное значение отца определяет амбивалентное отношение ребенка к нему. Борясь за мать, мальчик видит в отце соперника, но, при этом, он не готов идти до конца в логике соперничества с ним. Отец ему нужен не только как соперник, но и как опора; характерно, что при всем негативе к отцу, сын демонстрирует ожидание любви и заботы от него. Такое ожидание, на первый взгляд выглядит парадоксальным, особенно в свете того негативного образа, в котором отец присутствует в глазах сына, но, разобравшись в деталях, становится понятным, что именно в силу бессознательной уверенности в любви отца он может играть в победную войну с ним. Мальчик хочет иметь в отце и родительскую опору и поверженного врага одновременно. Представляется верным, что именно данное противоречие является одним из факторов, определяющих неадекватность мужского невротического образа.

Та же амбивалентность присутствует и в отношении дочери к отцу. Девочка хочет быть победительницей матери, но не хочет окончательного превращения отца в своего мужчину, потому что такое превращение грозит ей потерей родительской опоры.

Девочка хочет иметь в лице отца и родительскую опору, и завоеванного мужчину одновременно; представляется верным, что именно данное противоречие является одним из факторов, определяющих неадекватность женского невротического образа. Психоанализ женской психики всегда имеет дело с тем, что женщина «путает» мужа с отцом, что выражается в ее странной уверенности в том, что муж должен любить ее такую, какая она есть, даже «толстую и некрасивую». Мысль о том, что она является для мужа объектом выбора, даже после многих лет замужества, вызывает ее подсознательный протест. Мне кажется, что данный парадокс объясняется тем, что в лице мужа женщина видит именно отвоеванного отца, завоевывать которого, по большому счету, и не надо; на то он и отец, чтобы любить просто так.

Психоанализ показывает, что асексуальный образ, культивируемый женщиной, является средством спрятать от матери свой роман с отцом; и именно бессознательная уверенность девочки в том, что отец будет любить ее как женщину «просто так» позволяет ей «маскироваться» таким парадоксальным образом.

3. Не вдаваясь в тонкости понятия «вытеснение», следует сказать, что вытеснение патогенного материала из сознания дело непростое. Помимо внутренней привлекательности инцестуальных фантазий, о которой я скажу ниже, существует большое количество внешних сексуальных стимулов, напоминающих о том, что хочется забыть; а если еще и учитывать, что попытка отгородиться от сексуальных стимулов рождает мериаду новых стимулов, которые напоминают уже об опасных сексуальных стимулах, то проблема вытеснения станет еще понятнее.

Чтобы вытеснить из сознания патогенный душевный материал ребенку необходимо найти способ вытеснения, то есть, придумать, как именно очистить «голову». В большинстве случаев, ребенку не надо придумывать ничего самому, многое человечество уже сделало за него, и ему остается только взять готовый алгоритм вытеснения; данным алгоритмом является некий образ, пребывания в котором решает, по крайней мере, так кажется ребенку, его «эдиповы» проблемы.

Одним из таких алгоритмов вытеснения является различные варианты гомосексуальных образов. Так, например, представляя себя в образе этакого Ганимеда, мальчик решает сексуальные проблемы комплекса Эдипа: мысль о желании секса с матерью и инцестуальные фантазии блокируются гомосексуальной установкой сознания и гомосексуальными фантазиями; блокируются сексуальные притязания матери; готовность «Ганимеда» обслуживать интересы отца является хорошим способом снятия его агрессии по отношению к сыну. Кроме того, гомосексуальность является безопасным каналом для выхода либидо. «Безопасным», потому что гомосексуальные фантазии не ассоциируются с вытесненными инцестуальными фантазиями. И, наконец, необычная форма сексуального возбуждения становится опорой нарцисического образа себя, который позволяет субъекту организовать вытеснение патогенного материала.

Гомосексуализм, как средство решения «эдиповых» проблем, можно сравнить с сильнодействующим лекарством, которое применяют только в крайнем случае, потому что платой за действенность являются значительные побочные эффекты. «Крайним случаем» здесь выступает степень выраженности «эдиповых» проблем; сексуальное предложение матери и собственные сексуальные фантазии слишком очевидны для мальчика, чтобы он мог бороться с инцестом средствами менее действенными, нежели принципиальный отказ от секса с женщиной. 

«Побочными эффектами», в данном случае, является нежизнеспособность данного образа. Проблема существования «Ганимеда» в мире заключается, главным образом, в потери им матери, как символа приятия себя миром. Превращение матери в женщину определяет превращение мира в нечто непознаваемое и опасное, и как следствие: состояния крайней неуверенности, перманентной тревоги; реализация своей конечной причинности целиком переходит в область воображения. Строго говоря, представление гомосексуалиста, и не только пассивного, о жизни и о себе является бредом, который не дает возможности субъекту быть адекватным в мире. Негативные артефакты такого «божественного» существования накапливаясь, делают жизнь гомосексуалиста неразрешимой проблемой. Конечно, возможны варианты, но в целом, если общество не является для гомосексуалиста подобием родительского «аквариума», как, например, в Европе, и не стремится компенсировать неадекватность своих членов, то без психотропных средств ему не обойтись.

Другим примером вытеснения ребенком своих инцестуальных фантазий может служить образ «Золушки», то есть, девочки «правильной», трудолюбивой, асексуальной, защищающей отца от его жены, и получающей свою женскую привлекательность и женскую победу исключительно неожиданно, и исключительно в подарок за трудолюбие. Образ «Золушки» является одним из целого ряда защитных образов, которые можно объединить в группу инфантильных. Сюда можно отнести всевозможных «принцесс на горошине», «гадких утят»,  и пр.

Ассоциация себя с тем или иным образом является неким психическим фильтром, позволяющим субъекту производить селекцию душевного материала на свой и чужой («Я» и «не-Я»); для вытеснения патогенного материала остается только найти причину его появления в сознании. «Я не знаю, как у меня могли появиться сексуальные фантазии в голове, я ведь не такая, - говорит «Золушка», - наверное, это его грязные мысли передались мне. Надо тщательнее выбирать круг общения».

«Тщательный выбор круга общения», то есть, избегания стимулов, ассоциирующихся с вытесненным материалом, и есть, собственно, самый примитивный, но и самый распространенный способ вытеснения. Ярким примером такого способа вытеснения является «монашеская» жизнь; здесь понятие «монашеская» взято и в прямом, и в переносном смысле.

Вытеснение вообще, и данную форму вытеснения в частности, можно сравнить со спектаклем, который ребенок разыгрывает перед самим собой и перед обоими родителями. Целью данного спектакля является разрешение «эдиповых» проблем. Будучи «Золушкой», девочка блокирует, в своем представлении подозрения матери в соперничестве с ней за отца; защищается от сексуальных притязаний отца, привнося в отношения с ним видимую асексуальность.

Роман с отцом скрыт в контексте их отношений, который внешне выглядят как забота «дурнушки» дочери о своем «бедном» отце. Этот роман как бы их тайна, о которой они оба знают, но молчат, боясь, матери. Конечно, девочка знает о своей сексуальной привлекательности и ценит ее; она даже готова, в крайнем случае, к сексу с отцом, но, предчувствуя преступность данного деяния, стремится обеспечить себе «алиби», которым собственно и является ее образ «Золушки». Иначе говоря, только в образе асексуальной «Золушки» она может допустить возможность сексуальных отношений с отцом.

В дополнении к представленной схеме вытеснения нужно сказать, что образ «Золушки» может, в зависимости от ситуации, трансформироваться в конгруэнтный ему образ «английской леди», то есть, некое моральное от природы, возвышенное существо, с полностью контролируемыми чувствами и желаниями. Когда у меня возникает предположение, что причиной той или иной заявленной проблемы могут быть подавляемые сексуальные фантазии, «английская леди» смотрит на меня удивленно и непонимающе, дескать, «как Вы могли подумать такое обо мне». Один раз, она так увлеклась своей ролью, что решила бросить анализ, «где возможны такие недопустимые предположения», но, потом, подумала и осталась.

Факторы, обуславливающие позитивный аспект отношения «Эдипа» к своим инцестуальным фантазиям. Отношение невротика к своим инцестуальным фантазиям амбивалентно; помимо разрушительного воздействия, инцестуальные фантазии несут субъекту определенную выгоду, поддерживая его нарцисическое представление о себе.

Первый фактор можно назвать «нарцисическим». Запретная сексуальность привлекает человека в качестве атрибута избранности, как положенное только «Юпитерам» и не положенное «быкам». Совершая запретное, человек питает свое ощущение избранности. Конечно, действенность нарцисического фактора определяется степенью повреждения психики, но, тем не менее, его можно рассматривать как один из основных, так как, именно нарцисическое искажение собственного образа способствует появлению и закреплению в психике инцестуальных фантазий.

Второй фактор можно назвать «гедонистическим». Запретность инцестуальных фантазий определяет их сильное возбуждающее действие. Какая именно связь существует между запретностью сексуального действа и силой сексуального возбуждения, сказать сложно, возможно, страх, испытываемый человеком перед преступлением запрета, перерождается в сексуальную энергию, возможно, что-то другое; но то, что такая связь существует – совершенно очевидно. Запретная сексуальная фантазия приносит наибольшее возбуждение, а следовательно, и наибольшее сексуальное наслаждение. Гедонистический фактор выдвигает запретную сексуальную фантазию из ряда прочих сексуальных фантазий, как наиболее ценную.

Надо сказать, что «гедонистический» фактор не имеет самостоятельного значения при определении цели деятельности субъекта. Его можно рассматривать только в контексте нарцисического представления о себе. Физиологическое, как, впрочем, и психическое, наслаждение может стать целью субъекта только в качестве нарцисического символа. В данном случае, сильное сексуальное возбуждение может стать целью субъекта только в качестве символа его «божественности». Но, несмотря на это, представляется возможным, говорить о «гедонистическом» факторе, как о самостоятельной единице, так как, не всякий нарцисс стремится насладиться своими «избранными» сексуальными фантазиями; аскетизм, по сути, тоже является формой нарциссизма.

В качестве промежуточного итога. Подводя предварительный итог, можно сказать, что комплекс Эдипа(Электры) представляет собой неудачную попытку разрешения ребенком нескольких противоречий, в которые он попадает пытаясь остаться владельцем матери, которую у него, строго говоря, никто и не отнимал.

Первое, ему необходимо победить отца в битве за мать, но, при этом, сделать это так, чтобы отец ничего об этом не узнал; девочка должна обольстить отца, но так чтобы мать об этом не узнала.

Второе, ребенку необходимо сформировать свою сексуальность, блокируя, как мысль о том, что его истинным сексуальным объектом является мать, так и весь душевный материал, который поддерживает эту мысль, в первую очередь, свои инцестуальные фантазии.

Как правило, между первой и второй задачами существует период «тихой воды», когда первая задача уже решена, а вторая еще не подступила; этот период Фрейд ошибочно принял за латентный период развития сексуальности ребенка. На самом деле, никакого скрытого развития нет; просто, решив первую задачу, ребенок живет спокойно, не ведая, о предстоящих испытаниях в виде борьбы с инцестуальными фантазиями и мыслью о сексуальном желании матери.

Промежуток «тихой воды» может быть очень коротким, или его может не быть вовсе; все зависит от внешних факторов. Чем больше в жизни ребенка открытых сексуальных стимулов, особенно, инцестуальных, тем короче данный период и тем хуже прогноз; к решению второй задачи ребенок подходит менее подготовленным, и, соответственно, его решение менее адекватно. Одно дело, когда ребенок начинает думать, что ему делать со своими инцестуальными фантазиями в двенадцать лет, и со всем другое дело, когда он начинает решать эту задачу в пять-семь лет.

Для решения первой задачи ребенку требуется только его воображение, поэтому она решается сравнительно легко; особенно, если мать относится к нему по-матерински, а отец по-отцовски, в общеупотребительном значении этих понятий. Забота родителей создает некий аквариум, то есть, пространство, защищенное от разрушительного воздействия внешнего мира. В этом «аквариуме» можно с успехом играть любые спектакли: быть хоть «принцем», хоть «принцессой»; «воевать» с отцом и быть «женатым» на матери; ребенок может даже примерить на себя роль «обиженного, трусливого и послушного» совершенно безболезненно для своего самолюбия. Безболезненность данных, по сути, травматичных для самолюбия ролей, определяется контекстом общения ребенка с родителями, которым является их служение ему.

Решение первой задачи становится сложнее, если отношение матери к ребенку обуславливается ее психическими отклонениями. Так, например, эмоциональная депривация ребенка «шизоидной» матерью, значительно затрудняет для ребенка задачу овладения ею. Дистанция, которую создает мать, заставляет ребенка самому искать способы, для того чтобы стать для матери «любимым», то есть, вызвать ее реакцию, позволяющую интерпретировать ее как «любовь». В данном случае, задача овладения матерью осложняется для ребенка тем, что, помимо борьбы с отцом, необходимо еще и бороться с матерью за овладение ею.

Психическая неадекватность отца, за исключением ее крайних форм, не имеет такого решающего значения для формирования невротической конституции, как психическая неадекватность матери. Более того, агрессивный отец часто является искомым невротическим объектом; в процессе психоанализа хорошо видно как человек создает образ агрессивного отца, часто, практически из ничего. Для девочки негативный образ отца становится хорошим блокиратором ее инцестуальных фантазий; а для мальчика агрессивный отец становится надежным стражем материнской спальни, гарантом невозможности соития с ней. Кроме того, страх мальчика перед отцом, как и страх девочки перед матерью, служит хорошим средством вытеснения инцестуальных фантазий. Агрессивный отец естественным образом вытесняет из сознания мальчика соблазнительную мать, а агрессивная мать концентрирует на себе все внимание девочки, не оставляя в ее сознании места для инцестуальных фантазий.

Второе противоречие, образующее комплекс Эдипа(Электры), решить ребенку значительно труднее, главным образом, потому что результат деятельности должен быть объективным, здесь фантазиями не обойдешься.

Строго говоря, ребенок не имеет возможности найти адекватный способ вытеснения инцестуальных фантазий, так как, его отношение к ним амбивалентно. В защитах, выстроенных им, постоянно обнаруживаются бреши, латание которых приводит к перманентному усложнению способов вытеснения. Постепенно жизнь человека превращается только в борьбу с инцестуальными фантазиями, обрастает негативными артефактами, с которыми он, в конце концов, и попадает на «стол» к аналитику или психиатру.

Фактор, обеспечивающий устойчивость комплекса Эдипа(Электры). Как я уже говорил выше, психоанализ сталкивается с проблемой устойчивости желания человека состоять в браке с собственным родителем противоположного пола. Даже после осознания такого рода отношений человек не хочет расставаться с мыслью, что мать предпочла его отцу. Оказывается, все дело в артефакте победы над отцом, которую, как кажется мальчику, он одержал в борьбе за мать. Данным артефактом является состояние  реализованной социальной значимости; выбор матери, который, как кажется мальчику, она делает в его пользу, говорит ему о его социальной исключительности.

Из войны с отцом он выходит объективно «самым лучшим», а отец, соответственно, проигравшим. Теперь, задача реализации собственной значимости для ребенка предельно упрощается; обосновать выбор матери, является, что называется, делом техники. Доказательства предустановленного вывода находятся легко, кто имел дело с бредом, хорошо это знает; предустановленный вывод способен любое явление сделать подтверждением самого себя. Значение готово, а вложить его можно куда угодно. Если коллектив ребенка принимает, то это потому, что он самый лучший; если коллектив ребенка отторгает, то, опять же, потому, что он самый лучший. Все затравленные обществом изгои в процессе психоанализа проявляются в качестве неких избранных существ, природа которых «не от мира сего», а изгойство является как раз доказательством их инакости; люди не видят в них своих, поэтому и не принимают.

Обоснования своей исключительности, которые предъявляет человек, на первый взгляд, кажутся странными, а часто и абсурдными. Так, например, один мой клиент отказывался меня понимать, когда я говорил ему, что его успехи в спорте не означают, что он лучше кого бы то ни было; и если он бежит стометровку быстрее всех в классе, то это значит только то, что он бежит стометровку быстрее всех в классе.

Надо сказать, что непонимание того, что ни один человек не может быть лучше или хуже другого принципиально, с которым приходится сталкиваться на каждом шагу, и не только в анализе – достаточно показательно в свете проблемы устойчивости представления человека о своем первенстве над родителем одноименного пола. Совершенно очевидно, что выдвигаемые человеком аргументы в пользу своей априорной исключительности имеют незаконное расширение. Ничто не может быть атрибутом социальной исключительности, потому что таковой просто быть не может; однако данное расширение достаточно устойчиво к критике, создается впечатление, что человек точно знает, что он лучше всех, но забыл, почему именно. Представляется верным, что данным забытым событием, является, как раз его выбор родителем. После того как мальчик понимает, что мать предпочла его отцу, он навсегда становится «принцем», если конечно ему не посчастливится пройти курс психоанализа; а девочка, видя, что отец предпочитает ее матери, навсегда становится «принцессой».

Для понимания данной метаморфозы, безусловно, необходимо учитывать, что ребенок идеализирует, как образ матери, так и образ отца. Мать является ребенку самой лучшей и самой красивой женщиной в мире, а отец самым могущественным человеком на земле; соответственно, ценность победы, как над отцом, так и над матерью возрастает до неких абсолютных значений. 

Дополнения и акценты.

1. Даже если оставить в стороне психоаналитические изыскания, простое наблюдение за жизнью позволит констатировать, что критерием выбора спутника жизни является его ассоциация с образом разнополого родителя. Проще говоря, девушка выходит замуж за «папу», а молодой человек за «маму»; и, таким образом, люди живут в состоянии бессознательного инцеста.

Возможно, такое обобщение не совсем правомерно; возможно, кто-то смог избежать Эдипова комплекса, и его выбор спутника жизни был обусловлен неким онтологическим критерием; но, это как раз то исключение, которое подтверждает правило, потому что требует объяснения.

То, что люди живут в состоянии бессознательного инцеста, не значит, что они стремятся к инцесту. Инцест целесообразно рассматривать, как обязательное дополнение к удовольствию быть исключительным социальным явлением. Строго говоря, даже привлекательность инцестуальных фантазий, о которой я говорил выше, обусловлена именно существованием в образе «принца» или «принцессы».

Представляется верным, что именно потому, что люди живут в состоянии инцеста, сексуальность является для них неразрешимой проблемой, и, как следствие - навязчивостью.

2. Важно акцентировать внимание на том, что в представлении мальчика отец является проигравшим мужскую битву за мать; соответственно, в представлении девочки мать является проигравшей женскую битву за отца. Этот акцент важен для понимания психической возможности принятия ребенком инфантильной позиции «покорного и послушного», в качестве способа решения «эдиповых» проблем.

Необходимость принятия роли «покорного и послушного» обуславливается потребностями вытеснения патогенного материала.

В анализе хорошо видна та навязчивость, с которой женщина делает из своей матери кумира и безусловный авторитет. Объяснением такой «странной» потребности является как раз необходимость вытеснения, как мысли о победе над матерью, так и инцестуальных фантазий, основой которых является, как раз, победа над матерью в женской битве за отца. Несчастный вид матери напоминает дочери о ее победе над ней; ей кажется, что именно она сделала свою мать несчастной, отвоевав у неё отца. Данных ассоциаций не должно быть, иначе девочке не удастся отделаться ни от патогенных мыслей, ни от инцестуальных фантазий. «Нет, мысль о моем первенстве над матерью не может прийти мне в голову, - как бы говорит девочка своей покорной ролью, - потому что она для меня кумир и безусловный авторитет».

Та же схема применима для анализа навязчивого страха сына перед отцом. Авторитетный отец, как и авторитетная мать, усиливает вытеснение инцестуальных фантазий ребенка, делая соитие с родителем противоположного пола технически невозможным. Пока отец силен и страшен, пока сын чувствует себя маленьким и подчиненным - дверь в спальню матери надежно закрыта для него, что ему, по большому счету, и надо. Техническая невозможность соития с матерью является прекрасным способом вытеснения инцестуальных фантазий - раз соитие с матерью невозможно технически, то и бояться нечего.

Инфантильная позиция «покорного и послушного» позволяет невротику отсрочить исполнение супружеских обязанностей, которые он взял на себе женившись на матери. Ролью «покорного и послушного» отцу невротик как бы говорит матери, что он еще не готов заменить собой отца, что ему еще надо подрасти. Эта бессрочная отсрочка, по сути, является таким же способом вытеснения патогенного материала, как и представленный выше; пока сын не готов заменить собой отца, инцеста ему можно не бояться.

Когда мы задаемся вопросом, каким образом самолюбие человека выдерживает перманентное состояния покорности и почти ничтожности своей перед отцом или матерью, то ответом являются два фактора.

Первым фактором является бессознательное восприятие ребенком матери и отца в качестве своих любящих «слуг»; подробнее я говорил об этом в работе «Атрибуты субъективности». Игра в унижение перед отцом (матерью) потому и не задевает самолюбие, что это именно игра и именно перед любящим «слугой».

Вторым фактором является как раз состояния победителя. Находясь в состоянии победительницы, девочка совершенно безболезненно для своего самолюбия делает из «несчастной» матери безусловный авторитет и кумира для себя.

«Победителя» в  «покорном» невротике выдает перманентное чувство вины, испытываемое им перед родителем своего пола. Вина – это чувство победителя, который испытывает некоторое неудобство перед побежденным за свою попвство победителя, который испытывает некоторое неудобство перед побежденным за своюбеду над ним. В данном случае причина неудобства неважна, важно, что вина это чувство именно победителя в отношении побежденного. Побежденный не может испытывать вину перед победителем за свое поражение.

Так вот, вина, которую невротик испытывает перед родителем одного с ним пола, говорит об осознании им своей победы над ним. Характерна устойчивость чувства вины к критике, принцип реальности не в состоянии его разрушить; это говорит, как раз, о бессознательной желательности данного чувства.

В анализе хорошо видно, как невротик ищет возможность быть «покорным и послушным». Особенно это заметно, в период обострения сопротивления. Когда эффективность вытеснения патогенного материала падает, на пустом месте возникает чувство вины перед аналитиком и стремление его загладить своим «хорошим» поведением. Именно в такой последовательности: сначала обостряется чувство вины, а затем уже возникает стремление к послушанию.

Единственное, что беспокоит невротика в связи со своей перманентной готовностью подчиниться «родительской» воле, - это совсем не родительское использование его покорности. Чаще всего это выражается в страхе перед гомосексуальным предложением от «злого мужчины» («злой женщины»), где под «злым мужчиной» понимается доминантная мужская фигура, ассоциирующаяся у невротика с отцом, но в отличии от последнего, имеющая «злые» умыслы по отношению к нему. Начинал то он свою игру в «покорного и послушного» перед родителем, то есть перед человеком, который ему служит и любит, а продолжает перед чужим дядей, а тот может и попользовать, если вдруг захочет. Эту неадекватность невротик интуитивно чувствует, поэтому, собственно, и боится; но и выйти из роли не может, потому что, став самостоятельным и обретя свою волю, он становится как отец, отворяя тем самым дверь в спальню матери. Это противоречие, да еще плюс, возникающий страх перед «нетрадиционностью» своей сексуальной природы, приводит к психическому срыву.

Характерно, что осознание проблемности существования в роли «покорного» приходит только после того, как невротик продвинулся в своем анализе и осознал, как наличие инцестуальных фантазий, так и искусственную созданность им  образа «злого» родителя. Другими словами, чем больше у невротика возможности подвергнуть критике свои сексуальные отношения с матерью, тем менее он нуждается в злом отце и тем менее он нуждается в маске «покорного», что выражается в появлении проблемы существования в данном образе. Сексуальные отношения с матерью и страх гомосексуального предложения со стороны «злого мужчины» всплывают в сознании последовательно.

3. Разбирая закономерности формирования структуры комплекса Эдипа (Электры) необходимо помнить, что мать является не конкретным лицом, а символом приятия себя миром; именно поэтому функция матери может делегироваться социальной структуре, которая хоть как-то подходит на эту роль. В зависимости от невротической потребности, «матерью» может стать как: отец, бабушка, сестра и пр. родственники; так и: государство, церковь, фирма и пр. социальные институты.

Функция матери есть, по сути, состояние доверия субъекта к миру, обеспечивающее ему возможность реализации своей конечной причинности. Данное состояние представляется психической константой, которая будет поддерживаться субъектом в неизменном состоянии с необходимостью; и, если, например, возникнет необходимость отторжения родной матери, то субъект будет вынужден скомпоновать себе мать из любых других подходящих социальных структур.

Мобильность материнской функции помогает понять причину вытеснения девочкой инцестуальных фантазий из сознания. После «победы» над матерью и обретения в лице последней неудачной, а посему, злой, соперницы, девочка делегирует материнскую функцию отцу, который, по существу, становится ей матерью. Девочка не хочет иметь отца в качестве сексуального объекта по той же причине, по которой мальчик не хочет иметь мать в этом качестве, а именно, чтобы не потерять его в качестве матери, и не остаться один на один с нематеринским миром.

4. Важно акцентировать внимание на том, что помимо борьбы с собственными инцестуальными фантазиями мальчик вынужден иметь дело и с вожделением матери, которое как ему кажется, направленно на него. В представлении мальчика сама мать хочет соития с ним, и имеет на это право, так как он сам подписался быть ей мужем.

Аналогичная проблема присутствует и в структуре комплекса Электры: девочке необходимо не только вытеснить собственные инцестуальные фантазии, но и приготовиться к сексуальному предложению со стороны отца, которому она является «женой».

Надо сказать, что инцестуальное предложение не является для ребенка безусловно негативным. Интуитивно ребенок ощущает запретность инцеста, но, при этом, он не осознает этот запрет как обусловленный внутренними причинами, хотя, он является именно таковым; в мире ребенка много родительских запретов и инцест встает в один ряд с ними. Секс с родителем, как запретный плод, притягивает воображение ребенка, и если бы родитель взял на себя ответственность за инцест, то ребенок принял бы его предложение, несмотря на страх, по крайней мере, ему так кажется.

Подготовка ребенка к принятию инцестуального предложения состоит в обеспечении им безопасного для себя контекста, в котором это предложение может быть принято. Очевидно, это является одним из основных факторов некоторых навязчивых состояний, таких как, например, инфантилизм. Только будучи в образе «ребенка», то есть неответственного за происходящее, девушка готова принять сексуальное предложение от мужчины, похожего на отца.

5. Точность понимания комплекса «Эдипа» напрямую зависит от точности понимания процесса вытеснения патогенного материала из сознания.

Тонкость заключается в том, что вытеснение возможности инцеста предстает двойственным процессом; субъект хочет вытеснить патогенный материал из сознания, но так, чтобы он оставался в зоне досягаемости. Амбивалентность вытеснения возможности инцеста определяется наличием факторов, определяющих как негативное, так и позитивное отношение к нему субъекта. И те и другие факторы я уже представил.

Каково соотношение этих амбивалентных тенденций сказать сложно, в каждом конкретном случае она разная, но преобладает, очевидно, все же тенденция к вытеснению. 

В данном случае я хочу акцентировать внимание на том, что помимо функции «забывания» патогенного материала у вытеснения есть еще и функция удержания возможности инцеста в безопасном контексте.

Ребенок не отказывается от инцеста совершенно; он боится его как преступления, но допускает возможность его совершения в определенном контексте. Об этом говорят данные, полученные в ходе анализа. За сексуальными проблемами всегда стоят инцестуальные фантазии; когда невротик ложиться с женщиной в постель, то ему кажется, что он ложиться с матерью. Невротические защиты, собственно, направлены именно на блокировку этого «кажется». В данном случае интересно то, что, несмотря на присутствующее ощущение совершаемого инцеста, невротик все же ложиться в постель с женщиной, как с «матерью». Кавычки здесь важная деталь; невротик ложиться не с матерью, но «как с матерью». Реальный инцест невротик не допустит, по крайней мере, сделает все, что в его силах, чтобы его не произошло. Выше я уже говорил, что возникновение «технической» возможности инцеста, такой как, например, уход отца из семьи, сопровождается параксизом невротических защит.

Инцест, конечно, возможен, и даже может быть не таким уж редким явлением; помнится, оппоненты Достоевского, в ответ на его утверждение о «богоносности» русского народа указывают именно на «свальный» грех, как доказательство обратного. Если «свальный» грех является, по мнению оппонентов, аргументом для Достоевского, значит такие «свалки» были, и являются, не таким уж редким явлением. Однако это исключение, которое как раз подтверждает правило. Очевидно, что в семьях, где происходит инцест, все перепились окончательно.

Реальный инцест невротик не допустит, но от «виртуального» инцеста он не откажется, если все произойдет в безопасном контексте. Данным контекстом является некое «алиби», то есть, такое социо-психо-физиологическое состояние, которое бы защитило его, по его представлению разумеется, от обвинения в желании инцеста. Культивирование данного контекста и есть, собственно, вторая функция вытеснения.

«Технически», безопасный контекст является в виде определенного образа, который должен защитить ребенка от соответствующих обвинений; в роли обвинителя в «развратности» выступает родитель одного с ребенком пола. Самой распространенной защитой является образ «жертвы». Ребенок готов к инцесту, но только в пассивной позиции, которая, как ему кажется, снимет с него ответственность. Конгруэнтным вариантом является и образ «больного», в частности, «сумасшедшего»; ребенку кажется, что это спасет его от ответственности. Анализ показывает, что в сумасшествии есть определенный элемент игры в сумасшедшего. Представляется верным, что психическая предрасположенность к соматическому заболеванию определяется именно бессознательной желательностью образа больного.

Похожая амбивалентность наблюдается и в блокировании невротиком сексуального предложения своего родителя противоположного пола. Предложение он, безусловно, хочет заблокировать, но, одновременно, и ожидает его.

Можно сказать, то невротик находится в ситуации перманентного сексуального предложения исходящего от родителя противоположного пола. Это, перманентно длящееся сексуальное предложение, объясняет навязчивый характер защитного невротического образа; «доспехи» надо носить всегда, потому что, в представлении девочки, папа «с членом наперевес» ходит кругами и только и ждет благоприятного момента, чтобы затащить ее в постель. Физическое присутствие отца совершенно не обязательно, так как речь идет именно о представлении девочкой сексуального предложения отца, то есть, о ее инцестуальной фантазии.

Позитивный аспект отношения субъекта к инцестуальным фантазиям проявляется в бессознательном разрушении субъектом своих же собственных защит против инцестуальных фантазий. Так, например, чтобы не оказаться в ситуации сексуально предложения со стороны «отца» женщина играет роль маленькой девочки. Данная роль обеспечивает ей спокойствие, потому что, как кажется девочке, сексуального предложения от отца не поступит именно потому, что она еще слишком мала для секса. Но, так как существует еще и позитивный аспект отношения женщины к инцестуальному предложению, защита «дает трещину» и появляется фантазия, в которой папа принуждает ее к сексу в качестве наказания за плохое поведение, то есть, инцестуальное предложение поступает именно потому, что она маленькая девочка. Женщина вынуждена уже блокировать фантазию «наказания», для этого она преображается в «примерную маленькую девочку», которую наказывать не за что. Навязчивый страх совершить ошибку, который сопровождает образ «примерного ребенка»,  обусловлен, в том числе, и  возможностью появления в сознании инцестуальной фантазии «наказания за провинность». Защитный образ «примерная маленькая девочка» также разрушается, что проявляется как раз в неспособности женщины стать этим самым «примерным ребенком», ей все время кажется, что она на грани ошибки или, если говорить строго, на грани инцеста. Одним словом, как бы невротик не защищался от возможности инцеста, он все время оказывается лицом к лицу с данной возможностью.

6. Для понимания законов возникновения и развития комплекса Эдипа -Электры необходимо акцентировать внимания на том, что те взаимоотношения, которые мы называем комплексом Эдипа-Электры, существуют только в представлении ребенка. Ребенок, по сути, их автор; испытывая потребность в реализации собственной значимости, он находит неожиданную возможность данной  реализации в выборе матери или отца. В дальнейшем ему остается только обосновать сделанное открытие, но это, что называется, уже дело техники.

Реальность может подыгрывать фантазиям ребенка; поведение матери и отца может быть очень похожим на то, что нужно ребенку для построения своих «эдиповых» фантазий, но все же это будут именно фантазии. Объективно ни мать не хочет выйти за него замуж, и уж тем более не хочет иметь с ним сексуальных отношений; ни отец не ревнует его к матери, и уж, тем более, не хочет уничтожить его, как своего соперника.

Для адекватного восприятия комплекса Эдипа необходимо понимать: во-первых, что вся история взаимоотношений между ребенком и родителями является его выдумкой;  во-вторых, что как автор своих фантазий ребенок может выдумывать все что угодно; в-третьих, именно потому, что представления человека, названные комплексом Эдипа, являются выдумкой изменить их может только сам автор, когда внутренняя ситуация ему это позволит.

Недооценка фактора «выдуманности» комплекса Эдипа приводит психоаналитика к ошибке; одной из таких ошибок явился, открытый Фрейдом, комплекс «кастрации». Недооценен, собственно, фактор желательности для клиента всех тех фантазий, который Фрейд назвал «комплексом кастрации».

Для вытеснения инцестуальных фантазий ребенку нужно бояться отца и испытывать неприятие к своим гениталиям, поэтому и возникают соответствующие представления, как о своем отце, или матери, так и о своем теле.

Так, например, на второй сессии, вроде бы, ни с того, ни с сего, женщина начинает рассказывать, что ее тело очень непривлекательное: ноги волосатые, обвислая вульва, маленькая грудь и, что она, вообще, очень толстая. В процессе анализа выяснилось, что потребность в уничижении сексуальной привлекательности своего тела были вызваны страхом перед сексуальным предложением со стороны аналитика. Оказавшись в интимном пространстве с мужчиной, женщина испугалась ситуации, которая может спровоцировать ее сексуальные фантазии, и постаралась блокировать возможное сексуально предложение аналитика рассказом об «ужасах» своего тела. Этот же самый прием она использует и для блокирования сексуального предложения отца. В ее представлении отец не признает за ней женской привлекательности, апеллируя к ее полноте, то есть, указывает ей на ее асексуальное тело. Это утверждение, на первый взгляд, видится странным, так как, женщина скорее миниатюрная, нежели толстая. Кроме того, обосновывая свой тезис о «сволочной натуре» отца, она рассказывает, что тот ходит вокруг нее как «мартовский кот». Но, разобравшись в деталях, становится понятно, что противоречивость рассказа женщины только кажущаяся; негативное представление о своем теле является для женщины искомым и таким образом имеет внутренний смысл. Только обладая асексуальным телом и отцом, который акцентирует на этом внимание, она гарантированна, как ей кажется, от инцестуального предложения. Этот пример показывает, что представление субъекта о мире обслуживает потребности вытеснения. Мир должен быть таков, чтобы инцестуальные фантазии не имели возможности появиться в сознании, и мир будет таким, потому что невротик является его автором.

В свете обсуждаемой темы, этот пример интересен своим продолжением. В процессе анализа выяснилось, что неприятие своего тела прикрывает представление о собственной сексуальной сверхценности; именно потому, что девочка считает себя «лакомым кусочком» для папы, она вынуждена всячески бороться со своей «неотразимостью». По мере продвижения анализа и осознания сексуального контекста в отношениях с отцом, негативная установка по отношению к своему телу сменилась на позитивную.

Вот такая получается «капуста», одно представление наслаивается на другое, а «кочерыжкой» оказывается собственная сверхценность в той или иной форме.

7. Важным моментом, значительно ускоряющим образование и развитие негативных артефактов существования комплекса Эдипа(Электры) в мире является переход невротика из родительского «аквариума» в среду доминантных взаимоотношений.

Конечно, не все типы невротических защит испытывают разрушительные перегрузки в процессе «взрослого» существования; перегрузки испытывают все, но разрушительные переживают только психические защиты, эксплуатирующие образ инфантильного существа. Речь в данном случае пойдет именно об инфантильной психической конституции, но, главным образом, потому, что это наиболее иллюстративный материал для доказательства исходного тезиса.

Отношение к субъекту в родительской среде его существования принципиально отличается от отношения к нему в среде доминантных взаимоотношений.

Отношения в родительской среде незаместимы; нет возможности ни у ребенка поменять мать или отца, ни у отца с матерью нет возможности поменять своего ребенка, да, и не хочет никто никого менять, даже если декларируют обратное. Незаместимость взаимосвязи ребенка и родителей основана на взаимном отождествлении, когда стирается граница между собой и Другим. Состояние тождества с Другим носит онтологический характер, соответственно, оно выходит за рамки психологического исследования; но не учитывать его, как факт, мы не можем, так как он имеет место быть. Какая бы причина не лежала в основе родительской заботы о ребенке, представляется верным, что это особые отношения вне родительской среды невозможные.

Какая бы ни была родительская забота, это забота – «просто так»; родители заботятся о ребенке, вкладывают в него свои силы и деньги, часто, последние, просто потому, что он их ребенок. Это существенный нюанс, потому что больше ни кто и ни где просто так не будет переживать о его здоровье, тратить на него свои деньги и силы, тем более, последние. Часто, посторонние ребенку люди имитируют родительское отношение к нему, но даже те из них, кто не преследует откровенно корыстных целей (здесь я имею в виду; воспитателей, учителей и пр.) играют в «родителей», в лучшем случае, за деньги.

В родительской среде реализация социальной значимости ребенка вменяется ему в обязанность; родители кровно заинтересованы, чтобы их чадо «выбилось в люди». Отождествляя себя со своим ребенком, родители воспринимают его победы как свои собственные; их самолюбие не только не страдает оттого, что их ребенок добился в жизни большего, нежели они, но, напротив, его победы становятся основанием их собственной социальной значимости. Именно поэтому социальная значимость ребенка культивируется его родителями, часто, искусственно. Чуть-чуть у ребенка обнаруживаются малейшие намеки на способности, как тут же родители объявляют его гением, и начинают смотреть на окружающих снисходительно и несколько свысока, дескать, «теперь, если Вы не совершеннейшее мужичье, Вы и сами должны понимать, где ваше место». Данный пример если и является неким преувеличением, то не сильным.

Исключения, конечно, возможны, и родные родители могут стремиться унизить своего ребенка но, опять же, только в случае присутствия у них грубой психической патологии.

В среде доминантных взаимоотношений все с точностью до наоборот: никто тебя не любит и никому ты не нужен, а если и нужен, то только в качестве средства для достижения своих целей. Все отношения в доминантной среде заместимы: если жена не устраивает мужа, то он меняет ее на более подходящую, друзья могут перестать быть таковыми в одно мгновение, работодатель избавится от тебя сразу, как только ты перестанешь приносить ему прибыль.

Здесь каждый является победителем, но место на пьедестале только одно, поэтому в доминантной среде идет перманентная борьба за первенство, и в этой борьбе пленных не берут. Твой успех автоматически означает чье-то поражение, и он сделает все, чтобы ты не выиграл. Конечно, отношение окружающих к тебе может напоминать родительское, но только если ты признаешь свое поражение и откажешься от каких-либо претензий на борьбу. И совесть, конечно, тоже присутствует в доминантных отношениях, как же без нее, но, опять же, она является только после того как тебя «побили», и исключительно в виде некого чувства вины перед тобой за совершенное с тобой.  Это очень важный момент для понимания основы разрушительного воздействия доминантной среды на психические защиты человека. В среде доминантных отношений все действия принимают характер иерархических символов, и если ты позволяешь себе просто обижаться на кого-то, как ты делал когда-то в детстве, то ты сразу переходишь в касту «обиженных», а быть «обиженным» невротику очень хочется, в этом и загвоздка. 

Как я уже сказал выше, речь в данном случае пойдет о психических защитах, эксплуатирующих образ инфантильного существа, где под инфантильным существом я понимаю не просто образ ребенка, дети бывают разные, а именно образ несамостоятельного, неответственного, беззащитного ребенка, подвластного родительской воле.

Тема инфантилизма, как способа решения субъектом «эдиповых» проблем, была уже мною затронута выше, когда я говорил об образе «Золушки», как об одном из алгоритмов вытеснения инцестуальных фантазий. В контексте заявленной проблемы нас интересует только общее для всех проявлений  инфантилизма стремление быть «под» родителем.

Сформированные в условии родительского «аквариума», инфантильные защиты оказываются неприспособленными для существования в среде доминантного противостояния. Данное существование быстро обрастает негативными артефактами, которые приводят к социальному, а, в конечном итоге, и к психическому срыву. Описанный феномен хорошо доступен наблюдению в явлении, так называемого, виктимного поведения. Виктимное – есть, по сути, абсурдное поведение, с точки зрения стороннего наблюдателя, результат которого прямо противоположен заявленной цели. Когда мы начинаем разбираться в причинах жертвенного поведения, то критерий интеллектуальной недостаточности приходится отбросить сразу; схемы обмана часто настолько примитивны, что создается впечатление, что человек просто хочет быть обманутым, но это, разумеется, не так. Обман здесь выступает в качестве, как раз, артефакта инфантильного поведения. Субъект настолько хочет быть ребенком, что становится совершенно неразборчивым в выборе «родителя». В результате, в «родителя» выбирается тот, кто хоть как-то ассоциируется с данной ролью. Мошенники же подыгрывают родителя, и, часто, с большим мастерством, что делает именно их искомым материалом для всех инфантильных невротиков.

Навязчивость роли ребенка определяет предрасположенность невротика к попаданию в ситуацию обмана; оправившись от потрясения, он снова ищет себе родителя и, естественно, опять попадает на мошенника или насильника. Здесь важно понять, что невротик хочет быть ребенком и для этого ему нужен родитель, а не наоборот.

Субъект не может выйти из роли ребенка без риска разблокировать инцестуальные фантазии, которые представляются ему гораздо большей неприятностью, нежели имущественные потери, соответственно, он готов их терпеть. Но, он совершенно не готов к угнетению состояния своей конечной причинности, которое с необходимостью происходит, как результат его стремления играть в доминантном обществе роль существа подчиненного и зависимого. Иначе говоря, невротик готов к потере материальных ценностей в результате своей очередной доверчивости и даже готов представить свои промахи в качестве проявления его «не от мира сего» сущности. Но, он совершенно не готов к тому, что общество окрестит его «лохом» или дураком и будет смотреть на него, как на некое низшее существо не достойное уважения.

Наиболее артикулировано проблема существования инфантильного образа в среде доминантного противостояния является в условии тюремной камеры, где стремление невротика быть ребенком может вылиться в закрепление за ним самого низкого социального статуса. Можно утверждать, что панический страх перед тюрьмой, характерный для всех инфантильных невротиков связан именно с попаданием в такую безвыходную ситуацию: когда ребенком быть нельзя, а взрослым невозможно. В анализе, страх перед «тюремной камерой» - это, часто, первая проблема, всплывающая из подсознания, и последняя проблема, разрешение которой завершает анализ.

Представляется верным, что корень проблемы всех тех, кто не смог приспособиться к жизни лежит, как раз, в том, что их психические защиты, скроенные под родительскую опеку, оказываются невыносимой ношей в среде доминантного противостояния.

В анализе, проблему адаптации инфантильной психической конституции к условиям доминантного существования можно рассмотреть очень хорошо.

Наверное, самой распространенной инфантильной установкой, которая создает массу психических проблем, является требование любви «просто так», предъявляемое невротиком не только к своему избраннику или избраннице, но и к начальнику на работе, и аналитику, в том числе. Ожидая, что его должны любить «просто так», невротик приходит в совершенное исступление оттого, что на его отношениях с женой отражаются его финансовые возможности, или социальный статус. Характерно, что этот момент, часто, искусственно преувеличивается невротиком, чтобы именно впасть в инфантильное исступление, очень похожее на детскую истерику; желание быть ребенком использует естественное несоответствие между женой и матерью для того, чтобы, находясь в перманентном инфантильном отчаянье, воспроизводить самое себя. Или, например, женщина не может пережить, что ее уволили из компании, которую она считала своим домом и, посему, готова была работать на нее день и ночь бесплатно. В ее анализе было хорошо видно, как она именно по-детски пригрелась в этой компании, что выражалось в идеализации, как ее непосредственных начальников, так и всей компании в целом. Сколько я не отмечал ее неадекватное превращение своих начальников в родителей: сколько я не говорил ей, что «родители» выкинут ее на улицу в любой момент, просто потому, что решат перетряхнуть штат или сделать структурную перестановку, - она оставалась в своем инфантильном бреду. Как говориться, «охота пуще неволи». Характерно, что и после того, как ее все же уволили, она не могла расстаться со своими инфантильными ожиданиями, была страшно обижена на всех своих начальников и сослуживцев. Главное, что ее поразило, и от чего она не могла оправиться, это то, что «родители» именно выкинули ее на улицу, не соизволив даже, в соответствии с законодательством, выплатить положенное ей пособие по увольнению, а сослуживцы сделали вид, что ничего не произошло. Аналитик должен структурировать принцип реальности, поэтому я, не без риска нарваться на грубость, отметил тогда, что, очевидно, ее ожидания имеют характер невротической желательности, а объективная реальность тут не причем; если бы она не хотела быть ребенком, то ни увольнение, ни реакция сослуживцем не стали бы для нее неожиданностью. Но, на грубость я все же нарвался, меня обвинили в том, что я не добрый и мир такой плохой именно из-за таких как я. К слову сказать, желание инфантильного невротика переделать мир из доминантного в родительский является именно в императиве добра, который он предъявляет к миру и людям. «Человек должен быть добрым, то есть таким, чтобы мне было удобно в его обществе существовать в образе доверчивого, беззащитного и послушного ребенка, - как бы говорит инфантильный невротик, - а, если человек не такой, то значит - он злой, и посему должен быть переделан, в крайнем случае, уничтожен».

В теории психоанализа инфантильное требование любви «просто так» хорошо известно как явление родительского переноса. Некоторые аналитики даже специально подыгрывают в анализе родителя, вызывая тем самым родительский перенос на себя, в надежде лучше разглядеть особенности отношения клиента к своим реальным родителям. Это, по моему мнению, принципиально неверный ход потому, что роль ребенка является именно средством вытеснения патогенных переживаний. Аналитик, специально провоцирующий перенос на себя, своими руками губит анализ, помогая клиенту сформировать непреодолимое сопротивление.

Как известно, способ вытеснения патогенного материала является в анализе в качестве способа сопротивления. Инфантильный невротик блокирует анализ акцентированной неспособностью к какому-либо усилию, не говоря уже, об инициативе; хотя и усилие клиента и его инициатива для успеха анализа является крайне важным условием. Ему кажется, что для решения его проблем достаточно продемонстрировать аналитику свою слабость и беззащитность. В контексте обсуждаемой проблемы важно не то, что он демонстрирует инфантильный механизм достижения, рассчитанный на родительское отношение к нему; здесь важно, что этот механизм устойчив к критике принципа реальности. Сколько бы аналитик не акцентировал внимание клиента на абсурдности его отношения к аналитику и к анализу, сколько бы клиент не соглашался с доводами аналитика, но как только инцестуальные фантазии начинают просачиваться в сознание, анализ немедленно блокируется всяческими: «я не могу», «я устала», «мне плохо» и невинные детские глаза смотрят на тебя с надеждой и мольбой на спасение. К слову сказать, инфантилизм проявляется, в том числе, и в необоримой уверенности клиента в том, что аналитик имеет некое волшебное средство, которое может решить его проблемы в одночасье, но не применяет его в воспитательных целях.

Инфантильному невротику кажется, что в лице аналитика он приобрел всесильного родителя, который решит все его проблемы, если он будет «хорошим». И когда аналитик, структурируя принцип реальности, говорит, что его нарочитая «слабость» и «беспомощность» делает анализ неэффективным и может закончиться для него психиатрической лечебницей, он только обижается в ответ, дескать: «зачем ты пугаешь меня, ведь, на самом деле, ты не позволишь произойти со мной ничему плохому». В результате, напряжение создать не удается, и патогенный материал остается вне досягаемости анализа. Опять же, характерно, что это «кажется» обостряется только в случае приближения к сознанию вытесненного материала, то есть, проявляется в качестве сопротивления анализу; когда напряжение анализа падает, то клиент резко «умнеет».

8. Представляется целесообразным акцентировать внимание на одном из факторов, обеспечивающих устойчивость нарцисического образа.

Представление о своей социальной исключительности является, по сути, бредом; тем не менее, это бредовое представление не разрушается под действием принципа реальности. Устойчивость бредового представления о реальности к разрушительному воздействию на него самой реальности говорит о существовании субъективной желательности данного неадекватного представления, которая, собственно, и способствует восстановлению этого представления после полученных «пробоин». Выше я уже приводил пример работы психики по поддержанию устойчивости нарцисического образа в агрессивной социальной среде.

Одним из факторов, определяющих желательность нарцисического образа, является возможность достижения субъектом в данном образе искомого состояния реализованной социальной значимости. Принципиально, что речь, в данном случае, идет о субъекте с поврежденной психикой; в нормальном случае никакого доопределения состояния собственной социальной значимости, в частности, в виде некого нарцисического образа, субъекту не требуется, в силу того, что он обладает таковой априорно. Устойчивость нарцисического образа определяется потребностью в гиперкомпенсации состояния угнетенной причинности, которую переживает ребенок, оказавшись счастливым соперником могущественного отца. Предчувствуя свою неспособность к сопротивлению отцу, когда тот будет карать его за «преступление», «Эдип» надевает на себя нарцисический образ «инакого», который призван защитить его от фрустрации. Нарциссизм, в данном случае, является неким способом сохранения субъектом достоинства в условии поражения перед лицом победителя. Собственно устойчивость нарцисического образа определяется перманентностью опасности отца для «Эдипа».

Следующим фактором, обуславливающим устойчивость нарцисического представления о себе, является необходимость ведения борьбы за мать.

Необходимость начать борьбу за мать определяется, по сути, неспособностью ребенка правильно понять, что, собственно, происходит, когда мать «уходит» с отцом. Это стоит отметить, но только для порядка, потому, что мы мало, что можем здесь изменить. Противоречие между объективным отсутствием у ребенка жизненного опыта и объективной необходимостью значительного жизненного опыта для правильного разрешения проблемы «папа уводит маму», представляется объективным, что позволяет говорить о нем, как о втором объективном, то есть, исходно присутствующем противоречии существования субъекта в мире.

В контексте проблемы устойчивости нарцисического образа, необходимо акцентировать внимание на том, что именно возможность остаться без матери заставляет субъекта бессознательно культивировать нарцисический образ себя, отчаянно сопротивляясь критике данного представления, исходящего из принципа реальности. «Победив» отца и вернув себе мать, ребенок вынужден перманентно культивировать представление о собственной уникальности, как способ удержания матери. Ребенку кажется, что мать предпочла его отцу именно в силу его уникальности и сверхценности, каковой отец не обладает; следовательно, ему надо быть уникальным и сверхценным, чтобы мать не разочаровалась и не ушла от него к отцу обратно. Таким образом, навязчивое культивирование субъектом нарцисического образа представляется следствием существования перманентной опасности остаться без матери.

Характерной является агрессия, в большинстве случаев – вытесненная, испытываемая нарциссом к матери, которую он вынужден перманентно завоевывать.

Требование исключительности, исходящие от матери, как обязательное условие ее любви, вступает в конфликт с бессознательной потребностью ребенка именно в материнской любви, то есть, любви «просто так». Ребенок не может не завоевывать мать, так как существование в нематеринском мире для субъекта невозможно, но необходимость завоевания матери, которое, как кажется ребенку, исходит от нее, тоже представляется ему незаконным. В результате, вынужденное завоевание матери, как и любое вынужденное действие, порождает агрессию, направленную на устранение источника фрустрации; в данном случае, таким источником является мать.

Ситуация осложняется тем, что, по той же причине, по которой нарцисс вынужден завоевывать мать, он не может устранить ее, как источник фрустрации; он так сделал бы с любым источником фрустрации, кроме матери. Он даже не может позволить себе осознать свою агрессию к матери, и вынужден держать ее в вытесненном состоянии, что, в свою очередь, лишает его возможности контроля над ней. В результате неспособности разрешить все эти противоречия, у нарцисса появляется ощущение, что мать «держит его за горло»; данное ощущение, оставшись без контроля принципа реальности, порождает демонизацию матери, которая легко обнаруживается в анализе нарциссов.

9. Вытеснению подвергается именно мысль «я хочу свою мать» и все, что так или иначе может служить ей основанием, в первую очередь, инцестуальные фантазии, а не инцестуальное желание.

Строго говоря, «Эдип» не хочет свою мать, он думает что хочет ее, и от этой мысли приходит в ужас. Инцестуальные фантазии вызывают у «Эдипа» сильное сексуальное возбуждение, которое хочется воспроизводить; именно возбуждение хочется воспроизводить, а не инцестуальные фантазии. Мысль о желании секса с матерью возникает именно потому, что инцестуальные фантазии вызывают наиболее сильное сексуальное возбуждение.

Существует ряд факторов, которые делают инцестуальные фантазии привлекательными для субъекта, о них я говорил выше, но важно, что эта привлекательность является следствием нарцисического представления о себе, то есть, определяется болезненным состоянием психики. И, опять же, хочет нарцисс не секса с матерью, а доказательств своей избранности, за каковые он принимает сексуальный контекст взаимоотношения с матерью.

Строго говоря, о желании субъекта можно точно судить исходя из того, что он делает; то, что субъект делает, то он и хочет делать. Утверждение, что субъект хочет делать то, что он не делает – априорно неверное; если не делает, значит и не хочет делать.

Если бы субъект хотел секса с матерью, то он бы и делал все возможное, чтобы реализовать свое желание. Фактически, инцест воспринимается «Эдипом» именно как преступление, возможность участия в котором, если и допускается им, в неком крайнем случае, то только при условии своей полной неответственности, не говоря уже об инициативе. «Эдип» именно боится мысли о желании секса с матерью, стремится избавиться от инцестуальных фантазий, блокирует сексуальное предложение со стороны матери, то есть, делает все возможное, чтобы хоть как-то не принять участие в подготовке инцеста.

«Эдип» хочет быть «женатым» на матери, хочет быть для матери лучше, чем отец; но, секса с матерью он не хочет, хотя и допускает его возможность, от чего, собственно, и приходит в ужас. 

Фрейд хочет провести тезис, согласно которому «Эдип» хочет секса с матерью, и для этого говорит о бессознательном характере данного желания. Дескать, если фактически желания инцеста не видно, то это не означает, что его нет, просто, желание инцеста носит бессознательный характер. Данное предположение представляется, по меньшей мере, спорным - желание не может быть бессознательным.

Желание является атрибутом сознательной жизни, точнее, атрибутом самосознания субъекта; оно не может быть бессознательным именно потому, что вне самосознания субъекта оно не мыслимо. Иногда желание сложно сформулировать точно; часто, просто потому, что человек не оперирует нужными понятиями, но это не значит, что желание скрыто. Иногда желание субъекта не соответствует его невротическому образу и тогда он интерпретирует желание, стараясь устранить противоречие между образом и действием, но, опять же, это не значит, что желание скрыто. Желание является сначала целью, которую субъект стремится достичь посредством своей деятельности, а потом и результатом этой деятельности. Как же результат может быть скрытым?

Результатом деятельности невротика является вытеснение из сознания мысли о желании инцеста и инцестуальных фантазий, значит, он хочет избавиться от них; то, что он делает – то он и хочет делать. О каком желании инцеста можно говорить, если человек его не хочет.

Вопрос о сущности вытесняемого душевного материала очень важен не только с теоретической точки зрения. Клиент психоаналитика не хочет хотеть секса с матерью; схема душевной жизни, которая предполагает желание инцеста, как причину невроза, вызывает у него интуитивное отторжение.

Интуитивно клиент предчувствует истину о самом себе и это предчувствие является в анализе: либо основой рабочего альянса, в случае, когда оно совпадает с тем, что говорит аналитик о клиенте;  либо основой непреодолимого сопротивления анализу, в том случае, когда интерпретации аналитика расходятся с интуицией клиента кардинально. В случае, когда аналитик говорит, что, на самом деле, клиентом управляет бессознательное желание инцеста, имеет место как раз последний вариант: сопротивление анализу возрастает неимоверно и приводит, в конечном итоге к его развалу.

Клиент отчаянно борется с мыслью о желании инцеста, предчувствуя ее разрушительный потенциал, а аналитик говорит, что эту мысль надо принять, как естественную. Клиент говорит, что ему «больно», а аналитик говорит, что, на самом деле ему не больно, просто он не привык еще и слишком зависит от мнения окружающих. В результате такого «изнасилования» очевидности, ценность аналитика падает, он превращается в «шута горохового» и анализ естественно разваливается.

Другое дело, когда аналитик говорит клиенту: «Не бойся, на самом деле, ты не хочешь инцеста; ты хочешь быть «женатым» на матери, потому что тебе дорога победа над отцом, она возвеличивает тебя, делает тебя уникальным. Именно это состояние является твоей целью. Тебе нравится, что мать предпочла тебя отцу, но ты боишься, что за это тебе придется расплачиваться инцестом. Тебе совершенно не хочется превращения матери в сексуальный объект; но, это превращение является следствием твоей победы над отцом, у монеты всегда две стороны. Вот ты и мучаешься: как бы сохранить победу над отцом, чтобы мать не стала твоей женщиной». Анализ, построенный на такой гипотезе, не отторгается клиентом и заканчивается его выздоровлением.